– Эй! Есть кто-нибудь там?! – Внизу слышался едва различимый разговор жильцов или работников гостиницы, но никто не ответил. – Люди!! – опять крикнул Филипп еще громче. – Здесь человеку плохо! Сходите, кто-нибудь вниз к администратору и скажите, что здесь в застрявшем лифте человеку плохо! – Из-за длины фразы Филипп предположил, что разобрать и услышать могли только первое слово – «люди». Между тем, его крик помог ему перенести боль в спине и неприятную тесноту прижатых пальцев на ногах, подобно тому, как вырвавшиеся проклятия помогают сильно споткнувшемуся человеку заглушить боль ушибленного места. Вдруг откуда-то рядом в ответ женский голос негромко и спокойно ответил:
– Уже ушли. Потерпите. – По всей видимости, это была этажная уборщица. Она сказала три слова с такой интонацией, как будто обращалась к шалившим детям, которые дурачатся и раздражают ее беспричинно громким шумом. Филиппу захотелось грубо выругаться, чтобы уборщица реально представила серьезность положения, но он сдержался, опасаясь напугать девушек. Немногочисленные жильцы полупустого отеля, поняв, что лифты не работают, стали уходить на лестничные марши, чтобы не терять времени. Филипп предположил, что все исчезли, и их никто больше не услышит. Мысленно он молил бога, чтобы флегматичная работница, проходившая мимо и знавшая о них, тоже напомнила администратору, что в застрявшем лифте кому-то плохо. В его объятиях плакали уже обе девочки. Он стоял и не знал, как их утешить или убедить, что помощь скоро придет. Все его увещевания не оказывали никакого действия – подруги плакали, не переставая… Еще некоторое время назад девушки смеялись беззаботно, а он строил планы о том, как бы заполучить эту плачущую особу в свои объятия. Теперь это случилось. Филипп чувствовал сплошное и плотное от коленей до груди прикосновение всего ее вздрагивающего от рыданий тела и на удивление не терял мужского желания к ней… Филипп умышленно начал думать о безобразных, уродливых и беззубых старых бабах, чтобы его желание к молодой плачущей девушке вдруг случайно не проявилось. Сейчас преобладали жалость и сострадание к несчастной, но интерес не пропадал, несмотря на то, что с детства Филипп не мог переносить чье-то горе.
Обнимая двух рыдающих подруг, Домников невольно припомнил свою плачущую покойную бабушку. В дошкольном возрасте однажды с соседом Сережей они пришли к тому в огород, где стали срывать с грядки еще неспелые, колючие, но желанные первые огурцы. Сережа был на год моложе, и ему всегда хотелось дружить с Филиппом. Соседский мальчик использовал любой повод, чтобы Филипп обратил на него внимание. Вот и тогда он позвал Филиппа в свой огород попробовать их огурцов, рискуя быть побитым дома. Как назло их поход не остался незамеченным: из дома выбежал отец Сережи с багровым лицом, сердито и громко крича на них. Он увидел в окно, которое выходило в огород, что ребята подошли к огуречным грядкам. Филиппу тогда показалось, что отец друга был пьян. Перепугавшись, дети от страха с явным опозданием присели под огромные огуречные листья. Филиппа охватила паника. Ребята спешно, не сговариваясь, начали вынимать из-за пазухи огурцы и бросать их обратно в лунки. Филипп трясущимися руками быстро выкидывал огурцы и очень надеялся, что дядя Боря не поймет, что огурцы оторваны. Отец друга сердито потребовал, чтобы друзья перестали прятаться, и подошли немедленно к нему. Маленького нескладного Сережу отец за непослушание иногда бил ремнем, а Филиппа никто дома не трогал, и он предположил, что сейчас его могут впервые побить вместе с товарищем, дружбы с которым он особенно не искал. У Филиппа в своем огороде поспевали огурцы, а он польстился на приглашение «очкарика», как он его презрительно про себя называл, и сейчас, очевидно, получит за это. Филипп очень боялся какой-либо боли, и возможные предстоящие побои пугали его до дрожи. У него по всему телу прошел озноб. Сергей первый поднялся из листьев и неуверенной походкой пошел к отцу. В глазах друга (они по размеру походили на коровьи из-за увеличения линзами с большим плюсом) отчетливо виделся огромный страх. Очки не имели одного ушка и крепились на затылке белой резинкой из трусов. Линзы-лупы особенно подчеркивали испуг мальчика на побледневшем лице. Казалось, что Сережа шел на полусогнутых ногах, и они его плохо слушались. Когда сын поравнялся с отцом, то последний резко схватил Сережу за руку, и с силой хлопнул ладонью по затылку, отчего очки перекосились на его лице, но не слетели, благодаря резинке. Сережа вырвался и выбежал в открытую калитку на улицу. Он бежал и громко ревел, а губы его посинели от нехватки воздуха. Перекошенные очки мешали ему хорошо видеть дорогу перед собой, и поэтому он бежал почти вслепую. Сережа боялся остановиться и поправить очки, потому что не был уверен, что отец его не преследует.
Конец ознакомительного фрагмента.
